Значительная часть святилищ была известна как палеолитические местонахождения еще в XIX веке. На них проводили раскопки знаменитые (и не очень знаменитые) пионеры доистории. Так, еще в 1862 г. начали раскопки в Ложери-От Э. Ларте и Г. Кристи, продолженные через тридцать лет Э. Массеной и П. Жиро, а с 1895 г. – Л. Капитаном. С 1863 г. в Мадлен копали Э. Ларте, Г. Кристи, Э. Массена, П. Жиро, Э. Ривьер. Последний проводил небольшие раскопки в Бланшар (1880), Лоссель и Кап-Блан (1894), а вместе с Табану несколько дней работал на Ля Феррасси. На этом знаменитом святилище первую траншею заложил еще в 1890 г. генерал де Ларклоз. К концу 70-х гг. ХХ века относится первый зондаж М. Реверди под скальным навесом, получившим позднее его имя. В 1882 г. объектом раскопок Арди и Частинга становится Фурно-дю-Дьябль, а в 1892 и 1898 гг. П. Жиро и А. Гулу работают в Пуассон. К концу прошлого века относятся раскопки Т. де Рошебрюна, Далли, Г. Шове и А. Фавро на Шер-а-Кальвен, «переворачивание слоев» в Фонгаль и Лонгуерош О. Хаузером. Однако декорированные блоки и скульптурные фризы были открыты только новыми поколениями археологов в течение XX столетия.
В нашем веке исследователи находились в более выгодных условиях, чем их предшественники. Важным обстоятельством стало увеличение финансирования археологических работ как со стороны государства, так и частных лиц. Это позволило вести многолетние, тотальные раскопки, обнажавшие большие площади и вскрывавшие отложения на значительную глубину.
В это время древний человек «получил право» на монументальное искусство. Любопытно, что масштабные работы в Ля Ферраси были начаты Л. Капитаном и Д. Пейрони в год выхода «Mea culpa» Э. Картальяка. Был снят психологический барьер перед восприятием палеолитического искусства, хотя последствия гонений прошлого века сказывались очень долго. В частности, этим во многом объясняется усиленное внимание исследователей к стратиграфии местонахождений в ущерб их планиграфии. Археологи всеми силами пытались доказать древность сделанных ими находок.
Однако отсутствие опыта в распознавании образов палеолитического искусства приводило к тому, что часто декорированные блоки оказывались в отвале. В этом отношении показателен пример О. Хаузера, «пропустившего» целый ряд интересных объектов при своих раскопках в Лонгуерош, Фонгаль, Ложери-От. Никто из ранних исследователей навеса Пуассон не обратил внимания на гравированные и скульптурные блоки, позднее (в 1917 г.) найденные Д. Пейрони. Первые декорированные блоки Англь-сюр-Англен были обнаружены в отвалах раскопа Люсьена Руссо23, проводившего здесь работы в конце 20
начале 30-х гг. ХХ века. Находки иногда делались случайно. Фриз Шер-а-Кальвен открылся глазам П. Давида только в момент, когда на влажную от дождя стену навеса упали лучи солнца24. Надо полагать, что до этого момента скальная стена не обследовалась, хотя шел уже 1927 г. и к этому времени были известны фризы святилища Кап-Блан (1909) и Реверди (1920).
Кстати сказать, большая часть святилищ была открыта в течение первых тридцати лет прошлого столетия. В 1909–1912 гг. открываются святилища Кап-Блан, Бланшар, Мадлен (1910), Лоссель (1911), Кастане, Лабатю, Пуассон, Терм-Пиала, Жан-Бланк (1912). В 20-х гг. ХХ века – Реверди, Орей-д’Анфер (1922), Белькэр, Фурно-дю-Дьябль (1924). «Урожайным» явился 1927 г., когда были найдены фризы и блоки Селье, Рок-де-Сер, Ложери-От, Шер-а-Кальвен. Затем интенсивность открытий святилищ под навесами падает, хотя в 30-х гг. ХХ века обнаружено несколько неглубоких украшенных пещер (Лалинд, Ля Марш, Судри). Новые открытия под навесами начинаются только в конце
40-х гг. ХХ века: Англь-сюр-Англен (1948), Пато (1958), но, естественно, их количество не идет ни в какое сравнение с числом святилищ, открытых в первой трети века.
В то время это было связано не только с наличием большого числа перспективных памятников, но и с ведением работ сразу на нескольких «фронтах». Компактность расположения позволяла быстро передвигаться от места к месту, контролируя ведение раскопок. Такая практика, в условиях не устоявшейся методики ведения работ и фиксации найденного материала, приводила к фактическому уничтожению памятников. В отдельных случаях раскопки вели недостаточно компетентные для этого люди. Таковы были раскопки М. Кастане в навесах Бланшар и Кастане «под руководством» Л. Дидона и Д. Пейрони, раскопки Р. Пейрия в Кап-Блан и Лоссель для Г. Лаланна, Бельве в Фурно-дю-Дьябль для Д. Пейрони. Это приводило наряду с уже упоминавшимися причинами к небрежной в лучшем случае фиксации находок не только в планиграфии, но и послойно. При этом не исключен был и выброс находок в отвал, где Г. Лаланн и нашел первый скульптурный блок из Лоссель25. Впрочем, надо учитывать, что наука о палеолите находилась в процессе становления, и сами раскопки имели в значительной степени характер «охоты за артефактами» и не преследовали цель реконструкции жизни людей палеолита. На это обратил внимание еще в конце 30-х гг. ХХ века П.П. Ефименко26, а позднее – А. Лямен-Амперер27.
«Период открытий» имел еще одно негативное явление. Сотни и даже тысячи находок вызвали притупление внимания исследователей, особенно к маловыразительным образцам, в результате чего многие из них были утеряны. С другой стороны, это вызвало нездоровый интерес со стороны зарубежных исследователей и музеев. В лучшем случае находки покупались легально, как поступали английские и американские музеи, куда были проданы скелет из Кап-Блан, один из блоков Лабатю, ряд находок из Реверди, Бланшар. В худшем – они похищались, в чем были замечены немецкие археологи, переправившие в Германию один из блоков Лоссель и пытавшиеся украсть барельеф лосося из навеса Пуассон.
Несмотря на весь этот негатив, значение «периода открытий» не ограничивается находками палеолитического искусства. Именно в этот период не только создается источниковая база, но и появляются многие из идей, получившие развитие в дальнейшем.
Среди исследователей, раскапывавших и изучавших святилища в этот период, были профессиональные французские археологи Д. Пейрони, Ф. Делаж, П. Давид, А. Мартен, Л. Капитан, Л. Дидон, А. Брейль, А. Делюжин; любители разной степени подготовленности, т.е. владельцы местонахождений: М. Кастане (Кастане, Реверди, Бланшар), М. Жанико (Терм-Пиала), практикующий врач Г. Лаланн; иностранные специалисты: американцы Г. Колли, Д. Гаррод, Г. Мовиус, немец О. Хаузер.
С начала ХХ века и до 40-х гг. ведущая роль принадлежит ученику Л. Капитана – Дени Пейрони, основателю и первому хранителю Музея доистории. Д. Пейрони руководил или принимал участие в раскопках Ля Ферраси, Ложери-От, Кап-Блан, Жан-Бланк, Мадлен, Терм-Пиала, Лонгуерош, Пуассон, Лартэ, Фурно-дю-Дьябль, Берну, Кастане, Фонгаль, Селье. Таким образом, он был хорошо знаком со значительным количеством памятников, что позволяло ему устанавливать стратиграфические, стилистические, технологические параллели между различными местонахождениями.
Изучавшиеся Д. Пейрони материалы «открытых» святилищ (особенно Ложери-От, Мадлен, Ля Ферраси) сыграли не последнюю роль при разработке им периодизации палеолитических культур28. Ориентированность Дени Пейрони на установление последовательности и распространенности древних культур придавала определенную цель его раскопкам и исследованиям, что положительно сказывалось на их качестве. Культурная принадлежность различных слоев, определенная Д. Пейрони, подтверждена новейшими исследованиями (см. 1.3 настоящей главы).
Хотя Д. Пейрони уделял планиграфии местонахождений значительно меньше внимания, чем их геологии и стратиграфии, он сделал в этой области ряд важных наблюдений. Д. Пейрони обратил внимание на существование возле декорированных блоков и стен в Фурно-дю-Дьябль (верхний солютре) и Ля Ферраси (перигор V) определенных конструкций из каменных блоков, вероятно, некогда дополняемых сооружениями из дерева и шкур29. Он отмечает и наличие возле изображений необычных предметов (как, например, пучок очень маленьких костяных палочек за Большим блоком Фурно-дю-Дьябль) или особого рода оружия, как в слое мадлена V Ложери-От, и делает предположение об их неутилитарном значении30.
Настенные изображения, декорированные блоки и другие подобные объекты, начиная с мустье, служили, по Пейрони, ритуальным целям31. Сами местонахождения настенного искусства исследователь считал святилищами, которые могли соседствовать с поселениями, но были от них так или иначе отделены. Если первоначально он считал удивительным совмещение в хижине Фурно-дю-Дьябль жилища и храма32, то позднее это, видимо, воспринималось как само собой разумеющееся явление, по крайней мере, Пейрони не акцентирует на этом внимание. В то же время он полагал Ложери-От слоя мадлен V33
отдельным храмом, не служившим жилищем. По его мнению, это святилище могли посещать мадленцы из Ложери-Бас34. Ложери-От, по мнению Д. Пейрони, возможно было священным местом для нескольких мадленских сообществ35.
Д. Пейрони высказал и несколько соображений интерпретационного характера. Ориньякские вульвы он считал стилизованными изображениями женского подлобкового треугольника. При этом выбор древними этого образа он связывает не в последнюю очередь с его соотносимостью с числом «3», являвшим ритуально значимым уже у мустьерцев. Д. Пейрони отмечает устойчивую группировку «по три» различных объектов в мустьерском слое с захоронениями Ля Ферраси (три камня на скелете № 1, по три орудия в могилах № 5 и 6, три ямки, наполненных костями животных и костяными орудиями, девять сгруппированных по три глиняных холмика, три орудия на одном из них)36.
Рассматривая развитие различных культур, Д. Пейрони на основе анализа изображений пришел к выводу о сильном влиянии солютрейцев на первых мадленцев. Подтверждение этому он находил и в стратиграфии местонахождений, где раннемадленские слои лежали непосредственно на верхнесолютрейских. По Пейрони, солютрейцы и мадленцы находились в прямом контакте. Характеризуя искусство Фурно-дю-Дьябль, Рок-де-Сер, Шер-а-Кальвен, Жан-Бланк, Ложери-От, Кап-Блан, Реверди, Мадлен (первые три он относил к солютре,
остальные – к раннему мадлену). Д. Пейрони писал, что это работы «людей, имевших одинаковые мотивы, один и тот же идеал, использовавших одни приемы, принадлежавших к одной школе… Это различные племена, одновременно достигшие одинакового уровня культуры…»37. Тесную связь мадленского и солютрейского искусства подтвердили более поздние открытия, в частности мадленские пещеры Ляско и Виллар, где были найдены росписи, сюжетно сходные с солютрейскими барельефами (см. главу III).
Работы Д. Пейрони, в которых большое внимание уделялось сопоставлениям различных памятников, способствовали складыванию представления об «открытых» святилищах как особой группе памятников, но сам Пейрони такого вывода не сделал. Причиной этого явился малый интерес исследователя к святилищам как таковым. Тем не менее его вклад в их изучение очень велик.
Доктор Гастон Лаланн, деливший свой научный интерес между медициной, ботаникой, зоологией и доисторией, был инициатором масштабных раскопок во владениях М. Гримо, именуемых Лоссель. Здесь в течение 1908–1914 гг. были раскопаны два важнейших святилища: Кап-Блан и Лоссель.
Г. Лаланн сосредоточил основное внимание на работах именно в Лоссель, чьи отложения были признаны очень важными и интересными представительной комиссией, в которую вошли Э. Картальяк, А. Брейль, Д. Пейрони, маркиз де Файоль, М. Фео, А. Делюжин, Ф. Делаж, П. Раймонд. Однако именно в соседнем с Лоссель навесе Кап-Блан был открыт первый палеолитический скульптурный фриз. Р. Пейрий, непосредственно проводивший раскопки в этом месте, обнаружил изображения тогда, когда почти все рыхлые отложения были срыты. Поскольку Кап-Блан первоначально не представлял, по сравнению с Лоссель, особого интереса, то Р. Пейрий не вел какой-либо фиксации находок.
Примерно та же ситуация сложилась и с раскопками в Лоссель, где благодаря тому же Р. Пейрию несколько важных блоков оказались лишенными топографической и стратиграфической привязки. Тем не менее Г. Лаланну мы обязаны одним из немногих планов расположения декорированных блоков. Война и последовавшая вскоре после нее смерть помешали доктору Лаланну обработать и издать накопленные материалы. При жизни он опубликовал лишь несколько небольших статей (см. библиографию), посвященных некоторым образцам искусства, но после смерти доктора его друг аббат Буиссони, с согласия семьи, продолжил изучение коллекций Лоссель и представил их в первом послевоенном томе «Антропологии»38.
Надо сказать, что Г. Лаланн в своих статьях уделяет немалое внимание устройству раскопанных им памятников. В сообщении в Академии Надписей, сделанном практически сразу после открытия, доктор так представляет устройство Кап-Блан: у внешнего края навеса находился очаг, вокруг которого готовились припасы, изготавливались орудия и оружие. В очаге было найдено и несколько объектов мобильного искусства. В глубине навеса, на стене, располагался скульптурный фриз, доступ к которому был затруднен благодаря «тротуару» из вертикально стоящих каменных плиток, служившему, по Лаланну, дренажем для защиты скульптур от действия «селитры и влажности». Небольшой грот в правой части навеса мог быть «спальной комнатой»39. Сам того не подозревая, доктор Лаланн обозначил проблему совмещения жилья и святилища, не получившую однозначного разрешения и до сегодняшних дней. Настоящее святилище сам Г. Лаланн видел в Лоссель, вернее в так называемой «целле» – небольшом пространстве между скалой и обвалом, где он обнаружил знаменитые блоки с человеческими изображениями.
Эти изображения, как и фриз Кап-Блан, привлекли внимание других исследователей; Анри Брейль, будучи к тому времени уже признанным специалистом в области палеолитического искусства, помог Лаланну расшифровать наскальный фриз40, а Л. Капитан, пользуясь выводами Солласа, выдвинул свои трактовки лоссельских барельефов41, которые и утвердились на многие годы.
Г. Лаланн был одним из первых, интерпретировавших округлые и треугольные фигуры с чертой на внутреннем поле как символы женского пола42.
Среди других исследователей необходимо выделить Анри Мартена, первооткрывателя одного из великих святилищ палеолита – Рок-де-Сер. Он проводил там раскопки три года подряд, с 1927 по 1929 и, как показывают архивные материалы, возвращался к ним и в последующее время43.
Но основные находки были сделаны именно в первые три года, когда в каждую из кампаний А. Мартен открывал по несколько скульптурных блоков. После открытия первых пяти (блоки «АВ» – «F», «первая серия» по Мартену) он выдвинул идею о нахождении на платформе под навесом святилища с расположенными полукругом скульптурными блоками44. Археолог остался верен своей идее даже после открытия «второй» (блоки «G» – «N») и «третьей» («О» и «Р») серий. Не найдя новым находкам места во фризе на платформе, А. Мартен предположил, что хотя они и были сделаны на платформе, но предназначались для отправки в другое место. Таким образом, навес Рок-де-Сер понимался как мастерская скульптур45, но не только. Доктор Мартен обнаружил при раскопках многочисленные следы интенсивной обработки камня и множество мелких обожженных костей. Учитывая это, а также «открытость» места, А. Мартен пришел к выводу, что Рок-де-Сер был опорой культов, отличных от тех, что практиковались в пещерах, т.е. культов, связанных с плодородием и почитанием рождения46. Эта идея была, безусловно, новой, и в ее свете совмещение мастерской по обработке камня со святилищем не кажется совсем уж невозможным.
А. Мартен впервые поднял вопрос о преднамеренном разрушении святилища, на что его натолкнул тот факт, что на платформе декорированные блоки были найдены сброшенными со своих цоколей47. Эта идея была близка и Д. Пейрони, на что он указывает в своей работе о Фурно-дю-Дьябль48.
В 1951 г. Р. Лантьер и дочь А. Мартена – Жермен Анри-Мартен провели раскопки в левой части платформы, где перед этим П. Давид отметил выступающий из земли барельеф. В результате были найдены еще два блока, стоявших на цоколях. Это разрушило идею о «полукруглом святилище». Р. Лантьер полагал, что речь может идти о двух- или трехэтажном святилище, но необходимы новые раскопки49, которые, кстати, не предприняты до сих пор.
К сожалению, ученик А. Мартена Пьер Давид, которому довелось открыть фриз Шер-а-Кальвен всего в двадцать четыре года от роду, не уделял такого внимания устройству и назначению святилищ, как его учитель. Свои усилия он сосредоточил на доказательстве солютрейского возраста открытых им барельефов и расшифровке изображений50.
Раскопки Л. Дидона и М. Кастане в Бланшар51, Л. Дидона в Лабатю52, М. Жанико, Р. Тарела и А. Делюжина в Терм-Пиала53, Ф. Делажа и М. Кастане в Белькэр54
дали великолепные примеры ориньякского и перигорского искусства и хороший материал для сопоставления с другими ориньякскими памятниками, но крайне мало сведений по топографии святилищ. Работы этих исследователей почти не касаются проблем устройства и интерпретации, ограничиваясь изданием некоторых находок и поиском аналогий в уже известных местонахождениях. Необходимо выделить статью Л. Дидона о Бланшар, где он провел настоящее исследование камней с кольцами. Им были выделены пять типов колец55. Л. Дидон, как и открыватель большинства камней с кольцами из Бланшар М. Кастане, считали кольца предназначенными для привязывания веревок или шкур56. В то же время Г. Лаланн и Д. Пейрони, а также М. Бодуэн видели в них, каждый на свой манер, сакральные объекты57.
Говоря об изучении «открытых» святилищ, нельзя пройти мимо М. Бодуэна, фигуры опальной во французской доистории. М. Бодуэн однозначно считал открытые памятники святилищами («местами ритуальных собраний»), подобными мадленским пещерным храмам58. Он указал на важность ориентации элементов святилищ относительно разного рода естественных ориентиров59
(и, следовательно, на «вписанность» палеолитических святилищ в окружающий мир). М. Бодуэн первым обратил внимание на неслучайный, значимый характер сочетаний животных на произведениях палеолитического искусства60, предвосхитив в этом направлении исследования А. Лямен-Амперер, А. Леруа-Гурана и указав на проблему композиции в древнем искусстве. Однако неприятие тогдашним научным сообществом идеи М. Бодуэна об астральной символике палеолитического искусства привело не только к игнорированию его важных методологических положений, но и к практическому забвению его роли в изучении палеолитических святилищ.
Исследования С. де Сен-Матюрен и Д. Гаррод в Англь-сюр-Англен и Г. Мовиуса в Пато проходили уже на совсем другом уровне. Материалы их раскопок до сих пор еще не изданы полностью, а опубликованные результаты принадлежат уже другому периоду в изучении «открытых» святилищ и будут рассмотрены в 1.3 настоящей главы.
Подводя итоги «периода открытий», следует отметить, что фактически он был временем накопления материалов. Множащиеся открытия, раскопки сразу на нескольких объектах, две мировые войны, непосредственно затронувшие Францию, – все это мешало обобщению накапливаемых данных. Раскопки, проводившиеся в этот период, были в значительной степени «охотой за артефактами». В лучшем случае исследователи видели свою задачу в установлении культурной принадлежности различных слоев памятника.
В этот период не сложилось целостного представления о святилищах «открытого» типа как об особом виде палеолитических памятников. Сами они многими исследователями воспринимались как простые древние стоянки. Однако появились все предпосылки для перехода исследований в новое качество.
Во-первых, к началу Второй мировой войны были открыты и раскопаны почти все известные на сегодняшний день местонахождения такого рода на территории Франции, хотя открытия делались и в последующее время и будут делаться впредь, их «критическая масса» была набрана уже тогда.
Во-вторых, в основном была установлена культурно-хронологичес- кая принадлежность большинства святилищ.
В-третьих, выявлены стилистические и тематические связи между искусством различных святилищ, что вместе со стратиграфическими и орудийными параллелями естественным образом их группировало.
В-четвертых, постепенно укореняется представление об этих памятниках как святилищах.
В-пятых, появляется идея об отличии назначения этих памятников и семантики изображений с «открытых» мест от таковых в пещерах.
В-шестых, возникает представление о значимости особенностей размещения тех или иных объектов и изображений в структуре святилищ.