Смех потому не во всех случаях можно противопоставить трагическому, что он не тождественен радости: радуются и младенцы; радуются и животные. Смех аналогичен
радости по форме своего проявления, но далеко не равен ей.
«В сущности, есть только два вида смеха, какими бы различными ни были их воплощения. Это – «смех – это ответ на зло» и «смех – это выражение чистой радости»[86]. Первый – это «смех ума», второй – «смех тела». И тому, и другому виду смеха человек вынужден учиться в течение жизни, в то время как навык плача дан ему от рождения. Естественной (врожденной) предпосылкой смеха является улыбка удовлетворения и радости. При этом «для того, чтобы младенец улыбнулся, потребовались сотни тысяч лет варварского хохота, напрямую связанные с гримасами животной ярости и боевого энтузиазма. И только в улыбке – не вынужденной, а добровольной и самостоятельной, нравственное наконец-то пересилило телесное, и когда это произошло, по-иному пошла и история смеха индивидуального. Теперь она начиналась с того самого, чем история (происхождения человека – Т.Б.) заканчивалась – с улыбки»[87]. В истории становления нравственности, таким образом, действовала та же закономерность, что и при становлении морфофизиологии Homo sapiens – некоторые более прогрессивные признаки и качества формировались раньше регрессивных, дисперсия признаков зачастую нивелировала эволюционные достижения вида ит. д.
Ни сарказм, ни ирония, как формы смеховой деятельности, не могут быть отождествлены с радостью. Значит, смех невозможно определить и через это понятие.