Данных об изменениях в структуре святилищ непосредственно в период их эксплуатации крайне мало. Гипотетически можно предполагать, что в структуру добавлялись или, наоборот, из нее изымались отдельные элементы сообразно необходимости. Есть три четких свидетельства такого рода.
1. В протомадленском Пато череп женщины из захоронения был перенесен, установлен на блок с изображениями и обложен камнями. Логично предположить, что цоколь под черепом был декорирован именно в связи с этим событием. Не исключено, что человеческий череп «понадобился» в тот момент, когда в структуру святилища вошли три черепа животных – позднее перенесение черепа свидетельствует, что и они, возможно, появились здесь не сразу.
2. В Рок-де-Сер на целом ряде блоков видны следы переделки изображений (см. главу II, 2.2), что значительно само по себе, но может свидетельствовать и о более глобальных переменах, например, в расположении блоков.
3. А. Руссо считает, что в Кап-Блан бизон № 2а выполнен уже после того как была завершена лошадь № 2404. Недоработанность этого изображения, а также ущерб, который оно нанесло фигуре лошади, красноречиво свидетельствуют об этом. Во всех других случаях наложения изображений первобытный скульптор мастерски сочетал фигуры, что было невозможно без предварительной теоретической разработки и разметки поверхности под будущие скульптуры, ведь речь шла об изображениях двухметровой длины.
Если верна предложенная на этих страницах интерпретация структуры фриза Кап-Блан, то становится объяснимым появление у подножия фриза скульптурного блока с изображением бизона. Он, видимо, был изготовлен и вошел в структуру святилища одновременно с бизоном № 2а, поскольку изменения в одной части фриза непременно должны были повлечь аналогичные процессы в другой. Так как места для нового изображения в восточной части не было, то ее дополнили вставшим у стены блоком. Это объясняет необычное расположение блока, противоречащее положению декорированных блоков на других «панорамных» святилищах – он имел совершенно другие функции и являлся только частью фриза.
Ситуация в Кап-Блан важна по нескольким причинам. Во-первых, очевидно, что «открытые» святилища были «живыми», работающими системами, а не картинками для поклонения. Даже такая тяжелая и монументальная форма как скульптурный фриз при необходимости подвергалась переработке. Во-вторых, причины, вызвавшие переделку изображений, должны быть весьма существенными, и единственным правдоподобным объяснением представляется необходимость внесения изменений в структуру фриза в связи с изменением знаний и представлений человека о явлениях и процессах, пластическим воплощением которых этот фриз является. В структуре Кап-Блан нашел отражение некий объективный природный процесс, причем процесс циклический, повторяющийся, в противном случае, ценность его фиксации в столь монументальной форме была бы, по меньшей мере, сомнительна, но, самое главное, туда не могли быть внесены изменения.
Не будет натяжкой распространить сказанное о Кап-Блан на все «открытые» святилища. Вполне вероятно, что все они на протяжении своего функционирования претерпевали определенные изменения в своей структуре, вызванные объективными причинами, главная из которых – расширение и углубление познаний древнего человека о мире. «Открытые» святилища служили не только местом проведения неведомых нам ритуалов, не только были магическим инструментом, но, в объективном своем значении, они – инструмент познания окружающего мира, приобретения позитивных знаний, тут же, впрочем, переводившихся в символическую форму.
Надо полагать, что изменения в структуру святилищ вносились постоянно, она была, если так можно выразиться, мобильной. Отдельные элементы могли менять свои места, обеспечивая правильную ориентацию святилища в соответствии с меняющимися внешними условиями (смещением точек восхода и захода светил, сезонными изменениями в природе и т.п.), могли появляться новые элементы, фиксирующие вновь открытые закономерности. Блочная система пространственных конструкций делала структуру «открытых» святилищ достаточно гибкой. Действительно нетранспортабельные блоки встречаются редко. Значительную их часть один человек может сдвинуть с места и даже перенести. Изменениям подвергалось не только пространственное размещение блоков, но и изображения на них. Многочисленные линии, мелкие купулы и непонятные фигуры на ориньякских блоках рассказывают нам о процессе выработки изобразительного языка, своего рода «черновых записях», на стоящем в нужном месте блоке.
«Несовершенство» рисунков не было вызвано неумелостью ориньякцев, так как имеется слишком много доказательств обратного и, в частности, наскальная живопись в глубине навесов. Живопись эта представляется выражением сложившихся, устоявшихся и нашедших адекватную форму воплощения, взглядов древнего человека на мир. Украшение стен и сводов навесов не было единовременным актом, но проходило в течение всего периода функционирования святилища и часто не доводилось до конца. Внутренние части навесов полностью покрывались краской, но это был только фон, на котором предстояло развернуться полноценной модели мира, элементами которой служили реалистично выполненные полные фигуры животных.
Ориньякские святилища выполняли, таким образом, две функции: они являлись магическими инструментами и одновременно – хранилищами знаний о мире, его моделями. Если во внешней зоне изображения были вторичными по отношению к занимаемому месту, то во внутренней они должны были быть равноправны.
Внутренние святилища, создаваемые на эмпирической базе внешнего, начинали в свою очередь влиять на него, что ощутимо проявилось в росте значения изображения во внешней зоне. Быть может, это нарастающее смыкание изобразительных языков, порождающее стирание граней между зонами, и вызвало необходимость разделения святилищ, поскольку они, по-видимому, предназначены были для выполнения различных функций.
Однако разделение, вызвавшее появление пещерных святилищ, не устранило, да и не могло устранить, взаимного влияния между ними. Начиная с солютре, «открытые» святилища, являясь основным концептуальным источником для пещерных храмов, испытывают со стороны последних сильное влияние в плане организации изображений. В мадлене III эта тенденция достигает своего апогея и одновременно обнаруживает свою дальнейшую нежизнеспособность. Монументальные скульптурные фризы оказываются слишком мало пригодными для внесения в них изменений, тогда как необходимость в этом, видимо, была. «Уплощение» структуры святилища делало ее костной, «разовой», неподвижной. Трудно понять, чем было вызвано появление таких неприспособленных форм, но реакция на эти затруднения была столь же крайней. В том же мадлене III зарождаются святилища со «сверхмобильной» структурой – брейлевские «пещеры с подвижными стенами».
История развития святилищ «открытого» типа тесно связана с развитием палеолитической мифологии. Именно формированием мифологии может быть объяснено возрастающее количество реалистических изображений, появление сцен и сложных композиций. Думается, что окончательное свое оформление она находила на стенах пещер, где человек получал полную свободу творчества. Модель мира, воплощенная в росписях Ляско и других пещер, видимо, все больше приобретала значимую самостоятельность, представлялась незыблемой и неизменной. Однако возвращение этой новой концепции на открытое пространство показало, что мир не является только застывшим или, в лучшем случае, цикличным. Возможно, мадлен III – это время видоизменения (если не сказать больше) определенных концепций, развивавшихся на протяжении нескольких эпох. Несомненно, что конкретизация и подтверждение этой мысли потребует огромной работы, связанной с изучением, прежде всего, пещерного искусства, сравнительным анализом ранних и поздних пещерных памятников.
«Открытые» святилища показывают достаточно резкое изменение в принципе организации после нескольких десятков тысяч лет плавной эволюции. При этом заслуживает внимания тот факт, что такое святилище как Форнольс-О, продолжающее в принципе старую традицию, оказывается не связанным с поселением или длительным пребыванием людей, что было характерно для святилищ предшествующего времени, тогда как новые формы организации (гроты с подвижными стенами) по-прежнему располагаются в контакте с поселением. Вероятно, это является показателем изменения назначения и характера святилищ, но понять смысл перемены пока не представляется возможным.
Таким образом, эволюция святилищ «открытого» типа видится следующим образом. Основу первых святилищ должны были составлять расположенные в некотором порядке и соответствующим образом ориентированные разного рода элементы, лишенные изображений (каменные блоки, возможно, в некоторых случаях окрашенные охрой или другим красителем, земляные холмики, углубления в полу как заполненные чем-нибудь, так и пустые, захоронения). Эта фаза, во многом гипотетическая, берет свое начало еще в мустье (где в финале появляются и первые, нефигуративные, изображения на блоках) и охватывает начало верхнего палеолита, по крайней мере, шательперрон. Эти святилища обладают пространственной структурой и главное в них – расположение элементов.
В ориньяке не только возникают многочисленные изображения на блоках, в том числе и фигуративные, но и сами святилища выступают как комбинированные. Благодаря развитию изобразительного искусства405, что служит четким маркером возникновения мифологии, стало возможной фиксация мировоззренческих концепций древнего человека, что и происходило в глубине скальных навесов.
Ориньякские святилища в значительной степени унифицированы по своему элементному составу, принципам организации и выразительным средствам, хотя уже в те времена каждое святилище выступало как уникальное.
Ориньякские святилища различались по той роли, которую они играли в жизни людей. Индикатором этого служит связь святилищ с поселением. Уже в эту эпоху можно говорить о святилищах, входящих в структуру поселения, например, Лоссель, и святилищах-поселениях, служивших, вероятно, еще и местами собраний; таковыми могли быть Бланшар, Кастане с их достаточно сложным конструкционным решением и огромными очагами.
Дальнейшее развитие святилищ связано с их специализацией и разделением на пещерные и «открытые». Одновременно появляются небольшие святилища-жилища, не пригодные для проживания большого количества людей и не могущие служить местом собраний (граветтское Пато, солютрейское Фурно-дю-Дьябль). Именно в таких святилищах сохраняется ориньякское деление на две зоны, что свидетельствует об их особом статусе, они как бы копируют в миниатюре большие пещерные и «открытые» пространственные святилища.
Граветт и солютре демонстрируют значительное разнообразие в устройстве святилищ. О прежней унификации речь уже не идет. После разделения святилищ главным эволюционным фактором становится способ размещения изображений. Изображения, бывшие ранее вторичными по отношению к блоку и занимаемому им месту, приобретают самостоятельность. И если, по большому счету, пространственный тип организации практически не претерпевает изменений (святилище должно быть «вписано» в мир), то восприятие со стороны древнего человека святилища и характера его взаимосвязи с миром, вероятно, сильно изменилось, поскольку теперь базируется на определенной мифологической основе и структура святилища обретает сюжетный характер. Искусственно созданный символический мир стал настоящим открытием первобытного человека, он не просто дублировал окружающий мир, но стал для него не менее, если не более, реальным и в качестве такового потребовал новой формы организации культовых мест, в результате чего и появились мадленские «панорамные» святилища с многометровыми скульптурными фризами.
Однако «переход» изображений с блоков на плоскость, хотя и был закономерным, не мог устранить необходимости в пространственной структуре. Помимо того, что эти святилища были, скорее всего, местами собраний и в качестве таковых могли выступать и как достаточно отвлеченные модели мира, они продолжали оставаться и просто святилищами, магическими местами, инструментами воздействия на мир. В результате в мадлене наблюдается новый расцвет использования нефигуративных элементов, т.е. блоков с купулами, захоронений, «кладов». Однако складывается впечатление, что они уже не могли компенсировать неизменность фриза. Символический мир древних был еще не настолько самостоятельным, чтобы полностью не учитывать реалии мира окружающего, поэтому потребовались переделки фризов и внесение изменений в композицию, а в конечном итоге и отказ от этой впечатляющей и зрелищной, но неудобной и, если можно так сказать, слишком «самонадеянной» формы святилища. «Пещеры с подвижными стенами» совместили и возможность создания плоскостных композиций и возможность внесения изменений. Вместе с тем исчезает монументальность, и святилища тяготеют более к неглубоким пещерам, чем к навесам.