Погода в новой англии

Господа! Я глубоко верю, что тот, кто сотворил нас, создает в Новой Англии все – за исключением погоды. Не знаю, кто ее делает, но мне думается, что это до­вольно неотесанные подмастерья с фабрики Бюро погоды. Проходя обучение, они практикуются за харчи и одежонку на Новой Англии. Затем их продвигают и поручают изготовлять погоду для районов, где потребителю нужен товар получше, иначе он сделает заказ в другом месте. В Новой Англии погода позволяет себе чрезмерное разнообразие, которое поражает воображение чужеземцев и даже вызывает у них сожаление. У нас она всегда деятельна, работает не покладая рук, вечно что-нибудь придумывает и испытывает на населении, чтобы только посмотреть, каково ему придется. Но более всего она занята в весенний сезон. Весной за один день я насчитывал до ста тридцати шести ее видоизменений. <…>

Почтенная старушка Теория вероятностей за свои правильные предсказания пользуется хорошей и вполне заслуженной репутацией. Вы берете газету и смотрите, как решительно и уверенно она рассчитывает, какая погода будет на Тихом океане, на юге, в центральных штатах, с каким горделивым сознанием своей правоты она шествует дальше, пока очередь не доходит до Новой Англии. Здесь хвост сразу опускается. Она не в силах предугадать, какая здесь будет погода. Объявить об этом можно с той же уверенностью, с какой сказать, сколько людей в Соединенных Штатах собирается стать президентами в ближайшем году. Приходится пораскинуть мозгами, и понемногу получается нечто вроде следующего: возможны – ветер юго-западный с отклонениями к югу, западу, востоку и в промежуточных направлениях; высокие и низкие показания барометра со стремительными скачками в зависимости от местности; местами дождь, снег, град, засуха с последующими и предшествующими землетрясениями, громом и молнией. Затем в состоянии крайнего смятения она на ходу делает поправку «на всякий случай»; но возможно, что программа за это время полностью изменится.

Да, одно из самых драгоценных украшений погоды в Новой Англии – ее обольстительное непостоянство. В одном можно быть уверенным – она предстанет пред вами во многих видах, как в большом богатом обозрении. Нельзя только сказать, с какого конца начнется парад. Вы рассчитываете на ясную погоду и, надев новый котелок, уходите, оставив зонтик дома, и десять к одному, что попадете в наводнение и утонете. Вы уже настроились, что полагается быть землетрясению, выбираетесь из-под кровли, лезете повыше, для устойчивости держитесь за что-нибудь, и первое, что вас встречает, – удар молнии, убивающий наповал. Что делать, бывают бльшие разочарования!.. И молния-то особенная. Убедительная! Уж если поражает, то остается такая малость, что трудно сказать, было ли здесь что-нибудь путное или же член Конгресса.

А гром? Когда он начинает только настраивать инструмент и извлекать из него хриплый рокот, чужеземцы уже говорят: «Ай-ай, какой у вас ужасный гром!» Но вот дирижерская палочка взвилась, концерт начался, и чужеземца можно разыскать разве только в погребе, где он сидит, запрятав голову в кадку с золой.

Поговорим о размерах погоды в Новой Англии. Я имею в виду ее протяжение. Обилие погод в явной диспропорции с вместимостью нашей небольшой территории. Погода так уплотнилась, что все время натыкаешься на нее и можешь наблюдать, как она старается выбраться за пределы края и распространиться на сотни и сотни миль в соседние штаты. Новая Англия не в состоянии вместить одну десятую своей погоды. Вы слышите, как наш край трещит по швам, когда ему приходится особенно туго. <…>

Учтите, в своей речи я сделал только попытку воздать должное погоде в Новой Англии. Ни один язык не способен выполнить такую задачу. Однако после всего сказанного мне хотелось бы отметить одну-две особенности погоды (или, если хотите, ее результаты), которые так дороги нам, местным жителям. Она покрывает свои долги чарующей красотой осенней листвы. Но она была бы в неоплатном долгу, если бы еще не одна особенность, которая искупает все ее дерзкие выходки. Это зимние бури, когда оголенные деревья покрываются снизу доверху льдом, прозрачным и сверкающим, как хрусталь; когда сучки и ветви увешаны ледяными бусинками, сосульками – и все дерево сверкает холодным блеском, наподобие алмазного плюмажа персидского шаха. Но выглянет солнце, пробежится ветер по ветвям – и ледяное убранство превратится в граненые хрусталики, которые звенят, вспыхивают, переливаются бесчисленными огоньками, непостижимо быстро переходящими из одного цвета в другой – из голубого в красный, из красного в зеленый, из зеленого в золотистый. Дерево блещет, как фонтан, ослепительно играя огнями драгоценных камней… В этом своя непревзойденная красота, высшая красота и предел возможного и в искусстве и в природе. Великолепное, захватывающее дух, опьяняющее зрелище нельзя описать словами…

Из месяца в месяц у меня накапливаются досада и нелюбовь к нашей погоде. Но когда, наконец, начинаются зимние метели, я говорю: «Отныне прощаю тебя; мы – квиты, ты не должна мне ни цента; иди и греши побольше; твои маленькие слабости и недостатки – сущие пустяки… Ты самая очаровательная в мире погода! (М. Твен).