Объяснение в науке считается наследием классического этапа её развития. Оно представляет собой дедуктивную познавательную модель или "модель охватывающих законов" [Гемпель К.Г., 1998]. Согласно модели событие объясняется, когда утверждение, описывающее это событие, дедуцируется из общих законов и утверждений, описывающих предшествующие условия.
Общая схема объяснения выглядит так: "всегда, если С, то Е, согласно определённому ЗАКОНУ" (иначе, событие Е объясняется путём апелляции к другому событию и к их закономерной причинно-следственной связи). И всё было бы хорошо, если бы в действительности в научном исследовании мы не имели бы дело с формулой: "всегда, если , то Е", в которой подбор условных (причинных) событий обычно носит вероятностный характер и вполне может быть и внелогическим. Ограничиться обращением к формально-логической структуре объяснения невозможно ещё и потому, что социально-гуманитарное объяснение оперирует определенными содержательными понятиями, тогда как формально-логическая структура имеет дело скорее с терминами, чем с понятиями, в которых прежде всего запечатлевается знание. Но отвлечение от логической схемы в формально-логическом анализе также невозможно, поскольку приведет к тому, что и сама логическая структура объяснения того или иного явления предстанет упрощенной или даже неверной по отношению к реальному объяснению, которое совершается в контексте всей взаимосвязи содержательных понятий теории.
Согласно логической схеме опорой объяснения является закон или эмпирическое обобщение. Не отрицая роли законов в процессе объяснения, следует однако признать, что действительной основой объяснения, в котором решается та или иная задача, является теория. Воссоздавая рационально ту или иную область реальности, она создает контекст для объяснения отдельных явлений, принадлежащих данной области. Но сама теория тоже скреплена логическими связями; вполне возможно поэтому выявить при объяснении какого-либо явления только ту логическую структуру, которая имманентна теории.
Правомерно может быть поставлен вопрос: в чем же тогда состоит объяснительная способность науки и из чего она складывается? Один её важный источник — логическая доказательность, необходимость логического следования (так называемая формально-логическая трактовка научного объяснения). Ещё один важный источник — связность, цельность и завершенность, которые достигаются теорией. Наблюдение над теоретическим арсеналом науки демонстрирует явное: в науке убеждает не столько формально-логическая выдержанность структуры объяснения, сколько содержательная цельность и замкнутость теории, воспроизводящей определенный фрагмент реальности. Убеждает также полнота охвата фактов, способность связать их воедино, как и способность предсказывать новые факты и вести прогнозы, что составляет достоинства хорошей теории.
Что значит адекватное объяснение, этого никто не знает, так как стандартов хорошего объяснения не существует — к такому выводу пришёл известный теоретик науки К.Г. Гемпель. По его мнению, всё определяется философскими воззрениями исследователя, поскольку логически сильная интерпретация не всегда бывает одновременно и наиболее убедительной. Тем не менее объяснение предлагает научному исследованию отношение необходимой обусловленности, которое чаще всего бывает недостаточным для полного познания сущности исследуемого явления [Вригт Г.Х., 1986].
Понимание как познавательная стратегия вошло в контексты современной науки благодаря росту гуманитарности и обнаружило при этом свой универсальный характер. Теперь говорят не только о понимании текста, произведений искусства, взаимопонимании людей в процессе общения, понимании другой индивидуальности, но также о понимании иной культуры, понимании иных исторических эпох, взаимопонимании различных социальных систем, и даже о "понимании" в общении с искусственным интеллектом и самой главной проблемы понимания — проблемы, возникающей в процессе становления и развития научного знания.
Сама же проблема понимания как таковая традиционно рассматривалась в контексте развития гуманитарного знания от древнего источника (герменевники) к современному состоянию (Кузнецов В.Г., 1991]. Отметим, что древняя герменевтическая практика имела отношение к толкованию библейских текстов, выявлению в них сакральных смыслов и духовных реалий. Современная философская герменевтика пытается через проблему понимания дать обоснование методологии всего гуманитарного познания и, более того, решить общую онтологическую проблему бытия человека в мире. Логицистское понимание сводится по сути к доказательству с добавлением постулатов значения и процедур подтверждения. Но особая позиция в науке, высказанная Э. Гуссерлем, заключается в том, что правильное понимание обычно не имеет отношения к доказательству; более того, понимание смысла — предпосылка всякого доказательства [Попович М.В. и др., 1986].
В качестве гуманитарного метода понимание направлено не на выявление каузальных (причинных) зависимостей и общих законов происходящего, а на осмысление индивидом собственной жизни. Путём самопознания и усвоения исторического знания (понимания другого человека и чужого мировоззрения) достигается особого рода автономия человека — его свобода от догматической рациональной скованности, раскрытость полноте переживания жизни как предельной ценности. Всякое понимание поэтому есть понимание определенного смысла.
Смысл в культурологическом рассмотрении представляет собой идеацию, связанную с культурными объектами как знаками, несущими в себе информационно-аффективное содержание [Культурология. ХХ век, 1997. — С. 428]. Исследование смыслов предполагает решение триединой задачи: выявления их генерации (производства) и означивания, функционирования (существование в пространственно-временной динамики) и понимания (интерпретации). Генерационные процессы рассматриваются в рамках гештальпсихологии, психоанализа, психологической антропологии, структурализма в работах представителей "философии жизни" и в некоторых аналитических языковых теориях; процессы функционирования разработаны преимущественно в эволюционистских концепциях, а также в циклических концепциях культурной динамики (О. Шпенглер, А. Тойнби, П. Сорокин) на макроуровне и в рамках структурного и функционального анализа (Б. Малиновский, А. Радклифф-Браун, Р. Мертон, А. Маслоу) на среднем и микроуровне; процессы интерпретации получили специальное освещение в большом количестве работ (от В. Дильтея до П. Рикёра).
Считается, что понимание предшествует смыслу, что смысл как таковой не существует вне акта понимания. С другой стороны, когда осуществляется восприятие какого-либо текста, то исследователь настроен на то, что смысл существует потенциально, поскольку актуально он возникает лишь в акте понимания. Понимание, если оно рассматривается в рамках коммуникативной деятельности, направлено на выявление, адекватное восстановление того смысла, который был вложен в сообщение его автором. Однако точного восстановления смысла, который подразумевался автором, как правило, не достигается. Поскольку знаки сами в себе смысла не несут, то любой акт коммуникации предполагает порождение смысла субъектом, осуществляющим понимание, что может быть сопряжено с искажением первоначального смысла или утратой его. Это искажение может варьировать от незначительного недопонимания до вкладывания в тот же текст по сути нового смысла.
Представляя понимание только как вид коммуникативной деятельности, мы ограничиваемся рассмотрением трансляции и восприятия смыслов; за пределами рассмотрения остается процесс возникновения смыслов, имеющий для науки, конечно же, принципиальное значение. Гуманитарное познание, имеющее дело с изучением духовных реалий, может отвлечься от их возникновения, воспринимая их как данность, и акцентировать внимание на актах истолкования смыслов. В познании же, направленном на объективную реальность, где центром познания является именно возникновение идеальных смыслов, ограничить "понимание" коммуникативными актами — значит, фактически отделить понимание от познания.
Процедуры объяснения и понимания как две стороны обоснования нового знания в единстве социально-гуманитарного познавательного процесса в конечном итоге определяют особого рода "смысловые горизонты" человеческого бытия и мира, на фоне которых человек осуществляет своё познание бытия и самопонимание, а также поиск собственного "человеческого" образа.
В разговорах о познании бытия чаще всего имеют в виду совокупность понятий (ясных и не очень) всеобщих представлений мысленных образов и онтологических моделей, при помощи которых любой человек (а исследователь в первую очередь) строит предметы познания, осуществляя свой познавательный опыт и более или менее ясно различает то, что существует "истинно, случайно, действительно, возможно и необходимо" [Финк О., 1998]. При этом формируется мировоззрение как своего рода "проект мира для человека"; он ориентирует в универсуме, предлагая привычное и устойчивое представление о мире (так называемый феноменологический базис), что помогает и человеческому "самосозиданию".
Но не стоит этот базис переоценивать. Кроме него в качестве источника представлений о мире в человеческом самосознании присутствуют представления о жизни или представления о тех практически всегда "иррациональных способах" взаимоотношения с миром, которые исходят из человеческих действий, объясняемых измерениями симпатии-антипатии между живущими людьми и их отношениями с умершими предками. И ограниченное понятийными схемами восприятие мира может быть существенно поколеблено, если в него будут включены не просто мыслительные представления человека о мире, но и сопутствующие мыслям переживания, имеющие своим источником символы и культовые образы. Такие вечные для человека темы, как "любовь", "работа", "игра", "война", "обречённость на смерть", — всё это, безусловно, темы более высокой антропологической релевантности, чем обычные представления о мире, так как они являют собой не только объекты познания, но также изначальные способы и пути их понимания.
Из этого следует, что традиционные объяснительные и даже интерпретирующие процедуры для социально-гуманитарного познания не всегда пригодны. Необходимы новые образы познания, поиск которых будет для каждого конкретного исследования особой теоретической задачей. Здесь же будет уместно привести некоторые познавательные ориентиры, у которых, нет жёстко-рекомендательного характера.
Плотное описание — используется для первичного объединения содержания текстовой информации в некий класс явлений или тему. Оно бывает особенно необходимо для сопоставления разных сведений в рамках исследования личности одного "автора" или "случая" и последующего осмысления их с точки зрения определённых научных понятий или философских моделей (а они могут быть разными, так как выбираются сообразно исследовательской задаче, предметной сфере и даже личностным пристрастиям и интересам исследователя).
Описание имеет дело с изначальной связностью эмпирических данных (сведений источников), обеспечиваемой целостностью присутствующей там опосредованно психологической реальности [Дильтей В., 1996]. Эта связность дана как языковая стихия, но особенность выраженного языком и его специфическое психологическое наполнение может быть уловлена средствами науки (психо-лигвистическими, текстологическими, идеологическими). Такая интуитивно-аналитическая деятельность исследователя требует воображения (иммагинативного мышления) и понимания не только текста, но и стоящей за ним социокультурной реальности.
В этой работе происходит взаимодействие между проблемно-теоретическим "полем" исследования и фрагментом социальной реальности, представленной текстом; в процессе "примеряются" разные категории и понятия, происходит окончательный выбор парадигмы, наиболее подходящей для обоснования данного исследования исходя из целей и интересов исследователя. Для того чтобы выявить зависимости и тенденции, наиболее подходящие проблемным целям исследования, бывают необходимы многократный пересмотр материала и разбор обыденных понятий с целью обнаружения социокультурных смыслов и образов.
Концептуализация — или пред-теоретический этап, который предполагает представление предметной области в её собственной (чаще всего модальной) логике на общем социокультурном и историческом фоне [Вартофский М., 1988]. Здесь реконструируется связь исследуемых явлений с тем фрагментом внешнего мира, который в данном явлении выражается; так в более или менее рациональных описаниях может быть представлено интуитивно-логическое осмысление фрагмента как "возможного мира" и семантика его может быть выражена в матричной форме (так называемая перцептивная матрица). Формы репрезентации становятся неотъемлемым условием особого перцептивного восприятия явления, в котором в большей степени акцентировано незаинтересованное созерцание, чем коммуникативная или практическая деятельность исследователя.
При конструировании "возможного мира" явления незаинтересованное (даже эстетическое) наблюдение и описание всё же зависят от правил, ритуалов и форм практики, в которую вписано явление в действительности, что отражено обычно в его формальных структурах.
В "возможном мире" практика реального мира возникает как картина, в которой происходит преодоление или нарушение обычного перцептивного образа. В "возможных мирах" можно рассмотреть варианты потенциальных изменений как альтернативных вариантов на возможное замещение реальной исторической практики и обнаружить концептуальные персонажи, которые их определяют [Делёз Ж., Гваттари Ф., 1998].
Иногда на этом уровне осуществляется построение мини-теорий, которые как бы конструируются, выстраиваются на фундаменте фактов из жизни или отдельного случая. Так может быть выстроена теория отдельного жизненного феномена, наблюдаемого в жизненной практике. Тактика такого рода конструирования заключается в том, что, собирая эмпирические данные, исследователь группирует и связывает разнородные данные в обобщающие понятия и со всё большей степенью абстрагирования поэтапно создаёт концепцию, теоретически конструируя идеальный случай или событие.
В качественных методах акцент ставится на создании мини-теорий, а не проверке более общих теорий. Существуют основные рекомендации по созданию адекватной мини-теории:
1) изучение всех доступных источников информации по исследовательской проблеме;
2) использование в работе всей совокупности данных, при иллюстрировании своих выводов только наиболее характерными примерами;
3) использование сравнительного метода как основного способа построения теории (особенно важно сравнение "от противного");
4) ориентирование мини-теории в широком круге известных теорий и подобных исследований без боязни обнаружить с ними противоречия.
Настоящее обоснование в социально-гуманитарной сфере достигается с помощью специфического эвристического метода — метода эмпатического понимания, — так считает К.Г. Гемпель [Гемпель К.Г., 1998. — С. 26]. Метод заключается в том, чтобы как можно более полно узнать и осознать обстоятельства действия и мотивы действователя
с помощью воображаемого отождествления, и таким образом достичь состояния понимания, которое даст адекватное объяснение интересующих исследователя событий. При этом правильность полученного исторического объяснения будет находиться в прямой связи с фактической правильностью и полнотой собранного эмпирического материала и его верного обобщения, сообразно принципам и постулатам метода понимания.
Понимание в широком методологическом контексте предлагается рассматривать как "живую организацию" познавательного опыта [Матурана У., 1995. — С. 95-144]. Такой организмический подход к познанию помогает рассматривать его не как статическое накопление фактов, но как непрерывный процесс, в котором когнитивная область наблюдения существует в фундаментальной (гомеостатической) кругообразности взаимодействий и взаимоотношений наблюдателя (субъекта познания) и наблюдаемых им сущностей в системе жизни.
вопрос о последнем обосновании в постнеклассической науке вообще больше не ставится, поскольку вместо абсолютности и нормативности полученного знания науку теперь более интересуют другие темы, — например, плюральность и гетерогенность, антиномия и парадоксия, а также тема "хаоса", ставшая ключевым понятием не только в современной математике и физике, но и в социально-гуманитарных исследованиях [Глой К., 1994. — С. 94]. В противовес строгой научности (которая во многом растеряла свой эвристический потенциал) в социально-гуманитарной сфере разрабатываются в качестве научных модели мифического миропонимания, в котором осуществляется повседневное, недифференцированное и "доверчивое обхождение человека с вещами" и которое требует не критического осмысления, но "нерасколотой веры" или "слепого доверия" [там же].